У Путина получается сделать Москву альтернативой Вашингтону?
Во вторник Эрдоган прибыл с визитом в Санкт-Петербург. Эта поездка должна показать Западу, что у него есть стратегическая альтернатива. Хотя Россия и Турция исторически были врагами, у них есть одна общая цель: они хотят (как, кстати, и другие государства вроде Китая, Индии, Японии и Бразилии), чтобы Запад перестал вмешиваться во внутренние дела суверенных стран. Россия же стала еще чуть ближе к тому, чтобы возглавить международное сообщество, которое несогласно с тем, что Америка — единственная сверхдержава, и опирается на многополярный мир.
Atlantico: Во вторник Эрдоган отправился в Санкт-Петербург. Эта поездка проходит в обстановке начавшегося в конце июня примирения Турции и России и похолодания в отношениях Анкары с Западом. В 2013 году Владимир Путин высказал свою позицию по международным отношенфиям в обнародованной концепции внешней политики Российской Федерации. Из нее следует, что международная политика должна вращаться вокруг многостороннего сотрудничества так, чтобы российский путь стал альтернативой американскому и китайскому. С публикации этого документа прошло более трех лет, и теперь Россия подходит к достижению поставленной цели?
Александр Дель Валль: Мне кажется, причиной тому не только действия России, но и перемены в мире, который становится все более многополярным (пусть это все еще, скорее, тенденция, а не факт). Доминирующее положение по-прежнему занимают западные игроки: большинство международных организаций были созданы и управляются Западом, Китай в военном плане — просто карлик по сравнению с Россией и США, а российскому оборонному бюджету еще далеко до американского. Как бы то ни было, хотя поставленная Россией цель еще не достигнута, она движется по направлению к ней.
Кроме того, для Путина это настоящий реванш: Эрдоган, о котором он сам еще недавно отзывался весьма нелицеприятно, «разочаровался» в Западе после недавнего неудачного путча и теперь «ест у него с рук» на его территории. В любом случае, тенденция к сближению существовала и до ссоры Путина с Эрдоганом: российская и турецкая экономики прекрасно дополняют друг друга. В связи с неизбежными двусторонними реалиями обе страны нуждаются друг в друге в экономическом и энергетическом плане. Поэтому напряженность не могла затянуться надолго, как и в отношениях Турции с Израилем. Эрдоган заявил, что сбивший российский самолет летчик был на стороне путчистов: он совершил пируэт, чтобы извиниться без извинений и сохранить лицо, сделав первый шаг к Москве. Кстати говоря, тут стоит отметить, что чрезвычайно жесткая реакция Путина на действия Анкары (в отличие от европейцев, которые позволяют Эрдогану себя запугивать) сработала. Турция куда больше уважает сильных лидеров вроде Владимира Путина, чем вялое и разобщенное европейское руководство, которое к тому же плетется в хвосте США и лишено собственного видения мира.
Мика Меред: 2013 год стал новым подтверждением доктрины Примакова: Россия — культурная и нравственная держава, которая должна активно защищать свою независимость словом и делом. Три ключевых слова здесь — это стратегическая независимость, свобода действий и уважение национального суверенитета.
Последние три года стали продолжением того, что начал Владимир Путин с самого первого мандата, и можно с уверенностью сказать, что задача достигнута. Сохранение «санитарного кордона» с прямым влиянием в Крыму и на Украине, реформа международных СМИ с RT и Sputnik, вмешательство на Кавказе и в Средней Азии, действия на Ближнем Востоке, обустройство собственного космодрома, укрепление экономических связей с Китаем, Индией и Японией, реорганизация армии и претензии на Арктику — все это говорит, что России удалось вновь найти себя и стать воплощением третьего пути, пути независимой державы мирового значения.
Единственный, но очень большой минус: российская экономика переживает кризис, потому что стала непосредственной жертвой стратегии независимости и вмешательства. Задача Путина на конец мандата заключается в том, чтобы показать россиянам (и Западу), что экономика страны больше не будет страдать от активной внешней политики. В ближайшей перспективе это будет означать привлечение людских и финансовых ресурсов Китая, как мы это видим последние три года в Арктике и на Дальнем Востоке. Однако в более отдаленной перспективе России предстоит доказать, что она может быть столь же независимой, как Китай. Иначе говоря, чтобы сохранить независимость, России теперь придется постоянно служить балансиром между Западом с одной стороны и Китаем с другой. Если отойти от концепции «поворота на восток», Россия теперь будет вынуждена пользоваться Востоком для самоутверждения в отношениях с Западом и наоборот, чтобы обеспечить тем самым стратегическую независимость. Сегодня Москва находится в той фазе, когда экономические связи с Востоком служат для политического самоутверждения по отношению к Западу. Но придет время, когда чаша весов качнется в другую сторону, и Москве придется использовать экономические связи с Западом для укрепления политических позиций в отношениях с Востоком.
— В чем заключается российская концепция международных отношений? Как она воплотилась на практике?
Александр Дель Валь: Российская концепция внешней политики предельно ясна и была представлена на сайте Шанхайской организации сотрудничества, а также Владимиром Путиным на экономических форумах в Санкт-Петербурге и во множестве внешнеполитических заявлений. Россия стремится к многополярному, более сбалансированному и менее «одностороннему» миру. О таком порядке в мире после Холодной войны регулярно говорят президент Путин и большинство представителей российского политического класса, начиная с известного своим талантом и профессионализмом министра иностранных дел Сергея Лаврова. Россия хочет быть не мировым лидером и конкурентом США (невозможно в финансовом плане, и это прекрасно понимает Путин), а лидером группы стран, которые не обязательно отрицательно настроены к отношениям с Западом, но хотят сформировать альтернативу одностороннему подходу Запада и Америки. Этим странам нужен более многополярный мир с большим разделением ответственности, а также реформа ряда международных организаций и отказ от военного вмешательства в суверенных странах, как привыкли действовать США после распада СССР.
Кроме того, путинская Россия стремится на равных говорить с Вашингтоном во внешней политике, как это видно по Сирии, а также иранскому и украинскому вопросам. Но прежде всего Путину нужно, чтобы Запад принял во внимание интересы России в «ближнем зарубежье», которое включает в себя такие ключевые страны как Грузия, Армения, Белоруссия, Приднестровье, Молдавия и, разумеется, Украина. Москве надоело, что Вашингтон под предлогом «защиты прав человека» пользуется «правом на вмешательство», нарушая тем самым суверенитет других государств и вредя интересам России и ее союзников (Ирак Саддама Хусейна, Сирия Башара Асада, Ливия Каддафи, Сербия Милошевича, Украина Януковича).
Россия хочет стать тем, кто не даст американской сверхдержаве расшатать баланс международных отношений. Такое стремление вновь, как и в царскую эпоху, стать державой, которая поддерживает равновесие и согласие суверенных наций, является официальной доктриной путинской России, и Западу следовало бы принять это во внимание, а не демонизировать страну и тем более не унижать ее. Кроме того, в отношении Москвы и Путина к Америке нет ненависти. На самом деле все гораздо сложнее, а Запад выставляет в карикатурном свете российское мнение о себе и США. Так, в начале политической карьеры Путин входил в проамериканский «питерский клан» бывшего мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака. Когда Путин только встал у руля, он выступал за развитие отношений с Европой и сотрудничества с НАТО. Тем не менее Запад был ослеплен так называемой «победой» над СССР (Россия ошибочно приравнивается к нему, хотя стала его первой жертвой) и предал это доверие, которое превратилось в горечь на фоне того, как НАТО, Европейский Союз и, конечно же, США стали наседать на ослабленную Россию на ее территории и в ее сфере влияния.
Отсюда и все более активная реакция Владимира Путина, который теперь хочет говорить на равных с США и ждет от Запада уважения российских интересов. Путин не запирает двери и по-прежнему хочет работать с Европой и Западом, но лишь при условии, что те отбросят высокомерие и перестанут лезть во внутренние дела стратегически важных для России стран (речь идет о «цветных революциях» и военных вмешательствах с катастрофическими последствиями для всего мира, а не только союзников Москвы).
Если бы принцип невмешательства соблюдался, и Запад не лез в российскую сферу влияния, отношения со странами НАТО, ЕС и США могли бы быть довольно хорошими. Подводя итоги, цель Путина — не стать лидером некоего антизападного международного сообщества, а способствовать формированию многополярного мирового порядка, при котором каждое ключевое государство было бы хозяином в своей сфере влияния, не пытаясь влезать в интересы других. Запад не смог этого понять, и это стало камнем преткновения в его отношениях с Москвой, а также Пекином, Анкарой, Тегераном, Каиром, Дамаском и т.д.
— По мнению Владимира Путина, принцип национального суверенитета играет основополагающую роль, а утверждения Америки о том, что он не может служить прикрытием для убийств и тирании, неприемлемы. У Кремля получается собрать вокруг этой идеи сторонников на международной арене? К каким новым альянсам это может привести?
Александр Дель Валь: Как известно, Турция — исторический соперник России (потенциальных разногласий тут множество, как и с Китаем). Исторически Китай и Турция — два врага России, однако они полностью согласны с ней в том, что Западу пора прекратить вмешиваться в их внутренние дела. Точно того же хотят Бразилия, Индия, Индонезия, Египет, Алжир и т.д.
Понятия прав человека, «права на вмешательство» и «ответственности по защите» (они были сформулированы западными демократиями и постепенно переняты ООН) создали основу для злоупотреблений, которые ставят под сомнение основополагающий принцип международного права, то есть уважение к суверенитету и невмешательство во внутренние дела других стран. Основа международного права сводится к тому, что пока одно государство не напало на другое, нет никаких оправданных причин воевать против него. Последние годы Запад пользовался международным правом и ООН (Ирак, бывшая Югославия, Ливия и т.д.) в рамках не признающегося суверенитет неоимпериалистического прочтения международных отношений под прикрытием защиты прав человека. Это создало дисбаланс и объясняет протест ряда стран идущих по пути многополярности мира, которые не то, чтобы так уж сильно любили Россию, но идут на сближение с ней, чтобы сформировать противовес гегемонистским наклонностям США и «высокомерному» поведению Запада.
Эти страны изначально вовсе не обязательно занимали антизападные позиции, но они больше не хотят мириться с лицемерными вмешательствами под предлогом «правозщитничества», которые к тому же могут однажды привести и к свержению их собственной власти. Они приравнивают западные вмешательства к империализму, что имеет под собой определенные основания: войны в Ираке и Ливии показали, что стремление свергнуть диктатуры или бороться с террористами порождает лишь еще больше хаоса и терроризма, и что настоящими целями были расширение НАТО (в бывшей Югославии) и контроль над углеводородными ресурсами.
Таким образом, по мнению многих стран, заявления американцев о том, что суверенитет служит лишь прикрытием для зверских расправ, на самом деле лицемерны, потому что сами крепко держатся за собственный суверенитет, редко платят взносы в ООН, отказались подписывать соглашение о Международном уголовном суде, нарушают международное право (Ирак в 2003 году), когда им это выгодно, и на свой лад пользуются ооновскими резолюциями и правами человека для оправдания неоколониальных и геоэкономических войн. А это ничуть не лучше и пролило не меньше крови, чем записывают на счет Милошевича, Саддама Хусейна, Башара Асада и Муаммара Каддафи вместе взятых…
Мика Меред: Как и Россия, Китай отводит уважению национального суверенитета центральное место в своей дипломатии. Типично западные концепции «превентивной войны» (Ирак) и «ответственности по защите» (Ливия, Мали и др.) крайне трудно оправдать при пуристском подходе к международному праву, который свойственен российскому и китайскому стратегическому мышлению. Если государство — это народ, то легитимность международного права может проистекать только из действий суверенных государств с уважением к их суверенитету, единственному гаранту интересов народа. Иначе говоря, Россия и Китай куда охотнее бы прибегли к вмешательству, если бы речь шла о защите государства с расшатанным национальным суверенитетом, чем о защите народа от его руководства, при условии, что страна напрямую не граничит с российской или китайской территорией.
Помимо экономических и стратегических вопросов именно такая разница в подходе к международному праву может объяснить недоверие «восточного» блока к «западному» в относительно близких театрах вроде Сирии, Ливии и Курдистана (на который воздействуют сразу четыре национальных суверенитета). Разумеется, некоторые могут отмахнуться от моих утверждений, назвать их «романтическими» и «пророссийскими», потому что все это не стало препятствием для вмешательств в Грузии, Южно-Китайском море и киберпространстве. Но в этом-то и тонкость подхода России и Китая: уважение к суверенитету других государств не означает, что они не могут воздействовать на свое непосредственное окружение для защиты своих интересов. Иначе говоря, систематическая риторика о значимости национального суверенитета не отменяет действий по защите национальной территории. Именно это наблюдалось в Грузии, на Украине и в Южно-Китайском море и подтолкнуло многих экспертов к рассуждениям об экспансионизме. Уважение к национальному суверенитету не распространяется на соседние страны, где существует риск дестабилизации, и регионы, где напрямую или косвенно может закрепиться противник, потому что российско-китайский подход к национальной территории подразумевает сохранение некой мембраны, буферной зоны. То есть, вмешательство в буферной зоне не идет вразрез с неприкосновенностью национального суверенитета в остальном мире. Здесь проводится черта между географией (национальная территория и буферная зона) и геополитикой (видение мира за пределами буферной зоны). Противоречия тут нет.
— Какой сигнал Эрдоган стремится подать Западу через встречу с Путиным? Он всерьез рассматривает российский вариант?
Мика Меред: Визит Эрдогана в Санкт-Петербург проходит в туманной стратегической обстановке после попытки путча. Чтобы оправдать и закрепить расширение своих полномочий, Эрдогану нужно смешать карты в турецкой игре альянсов или, по меньшей мере, создать видимость того, что под вопросом сейчас продолжение сотрудничества со всеми стратегическими партнерами Анкары. Останется ли Турция кандидатом на вступление в Европейский Союз? И не станет ли она выдвигать какие-то требования по поводу своего членства в НАТО?
После неудавшейся попытки путча Эрдоган может и должен сделать сильный ход, сохраняя для себя при этом пути к отступлению. Внутри страны он начал чистки в администрации, судах и армии. На уровне внешней политики ему тоже нужны решительные шаги, чтобы максимизировать стратегическое значение Турции и в то же время сохранить экономику страны (она является частью международного рынка и зависит от него), а также совместимость исламской власти с динамичной и современной мировой экономикой. В таких условиях Эрдогану нужно сохранить стратегическую неопределенность, которая сформировалась из-за попытки путча и его позиции по «Исламскому государству» (террористической организации, запрещенной на территории России, — прим. ИноСМИ). Иначе говоря, Эрдоган продолжает напускать туман, а время играет в его пользу.
Общественное мнение, по всей видимости, поддерживает его, и он в любом случае в состоянии легко воздействовать на него благодаря полному контролю над СМИ. Таким образом, у него есть время и необходимая поддержка, чтобы сформировать новую стратегическую позицию Турции по отношению к ее историческим союзникам и непосредственным соседям, к числу которых относится и Россия. Он осознанно идет по этому пути, понимая, что находится в позиции силы (во всяком случае, в состоянии создать серьезные неприятности) по вопросам мигрантов, борьбы с террористическими движениями и энергетики. Поездкой в Россию он отправляет западу, Вашингтону и Брюсселю сразу четыре стратегических посыла. 1) Вы меня не контролируете. 2) Я готов на все. 3) С каждым днем моя цена растет. 4) Образумьтесь, вы можете потерять куда больше, чем выиграть. Все сейчас сидят за покерным столом, а Эрдоган разыгрывает карты в контексте Крыма/Донбасса/ИГ, пользуясь простыми, но эффективными рычагами, которые воздействуют не только на иностранную элиту, но и широкую аудиторию: Восток против Запада, блок против блока, прошлое против будущего, Евразия против Атлантики, гегемония против обновления, послушное руководство против независимых лидеров…
На данном этапе начавшейся после путча игры весь смысл кроется во влиянии, посыле и позиции, а не конкретных действиях. Нынешний визит в Россию следует рассматривать в ситуации, когда стратегическая неопределенность наводит на мысль, что возможно все (как стратегическая переориентация, так и чистой воды блеф), а Эрдоган пытается определиться с позицией по отношению к бывшим союзникам. Подобно некоторым банкам в 2008 году, а также Израилю, Ирану и Саудовской Аравии в прошлом, он пытается донести такой посыл: «Я слишком силен, чтобы потерпеть неудачу, а вы очень много потеряете, если не последуете за мной. Поддержите меня». Эта стратегия приносит плоды.
— В какой мере российская модель отличается от китайской (Пекин ведь тоже стремится стать символом альтернативы, в частности посредством экономического сотрудничества)?
Мика Меред: У России есть три главных козыря: богатая и обширная территория с выходом в пять морских зон, прекрасный уровень науки и армия мирового масштаба.
В распоряжение Китая имеются другие преимущества: колоссальный рынок, несравненный бизнес-потенциал, незапятнанная репутация в дипломатии.
Таким образом, даже если отойти от культурных и исторических соображений, несложно понять, почему в глобальных масштабах Россия придерживается по большей части реалистического военно-промышленного подхода, тогда как Китай — конструктивистского социально-экономического. Во Франции насчитывается 65 миллионов жителей. В России — 143 миллиона. В Китае существуют 300 миллионов потребителей с высокой покупательной способностью и 50 миллионов предприятий среднего и малого бизнеса. С учетом всего этого (даже если не учитывать, что китайская народная армия находится еще в самом начале развития), зачем Китаю было бы следовать внешней политике российской модели, за которую ему пришлось бы заплатить ощутимую цену в краткосрочной перспективе? Как легко убедиться на примере Арктики и Антарктики, китайская модель более эффективна, как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе. Только вот для реализации этой модели требуется огромный внутренний рынок (у России его нет) и стратегическая жесткость (ее нет у Европы). Иначе говоря, любая модель внешней политики отталкивается от сильных сторон государств, а сегодня только США и Китай могут похвастаться одновременно большим внутренним рынком и твердой стратегической позицией.
Источник: novostionline.net
